КЛУБ ПОЭЗИИ
Анна Ахматова.
Мне голос был...
8 апреля 2012
А́нна Андре́евна Ахма́това (в девичестве — Гóренко)
Сразу о том, как закончился конкурс на лучшее название вечера.
Он не закончился, было несколько предложений (к сожалению, они прозвучали только устно и не записаны на сайте) из которых в «шорт-лист» можно было бы включить несколько великих строчек:
«Когда б вы знали, из какого сора…» (Анна и Наталья)
«Есть в близости людей заветная черта…» (Тимур)
«Ты письмо мое, милый, не комкай» (Татьяна)
А еще такие:
«Я научила женщин говорить…»
«Кто чего боится…» и многие, многие другие.
Возможно, итоги подведем окончательно, когда проведем вечер «Ахматова-2», о более позднем периоде ее творчества – предвоенном и после… Обязательно поговорим об этом через какое-то время.
Ахматова вся «разобрана» на цитаты, вот уже несколько десятилетий она – один из самых читаемых и обсуждаемых русских поэтов.
Что мы добавили к этой разноголосице?
…
Я не была здесь лет семьсот,
Но ничего не изменилось.
Все так же льется Божья милость
С непререкаемых высот…
Так могла бы сказать Анна Ахматова, если бы услышала свои стихи, музыку Вертинского и увидела свои портреты, которым радовались мы в ходе прошедшего заседания Клуба поэзии 8 апреля, в день Вербного воскресенья.
«Ты письмо мое, милый, не комкай…»
Это ее просьба, ее завет нам и всем, приоткрывшим для себя ее творчество, - послание, в котором так и слышится: потомкам, потомкам…
Перчатка с левой руки…
«1911 год. В “башне” – квартире Вячеслава Иванова – очередная литературная среда. Весь “цвет” поэтического Петербурга здесь собирается. Читают стихи по кругу, и “таврический мудрец”, щурясь из-под пенсе и потряхивая золотой гривой, произносит приговоры. Вежливо-убийственные по большей части. Жестокость приговора смягчается только одним – невозможно с ним не согласиться, так он едко-точен. Похвалы, напротив, крайне скупы. Самое лёгкое одобрение – редкость.
Читаются стихи по кругу. Читают и знаменитости и начинающие. Очередь доходит до молодой дамы, тонкой и смуглой. Это жена Гумилёва. Она «тоже пишет». Ну, разумеется, жёны писателей всегда пишут, жёны художников возятся с красками, жёны музыкантов играют. Эта чёрненькая смуглая Анна Андреевна, кажется, даже не лишена способностей.
Ещё барышней она написала:
И для кого эти бледные губы
Станут смертельной отравой?
Негр за спиною, надменный и грубый,
Смотрит лукаво.
Мило, не правда ли? Непонятно, почему Гумилёв так раздражается, когда говорят о его жене как о поэтессе?
А Гумилёв, действительно, раздражается. Он тоже смотрит на её стихи, как на причуду «жены поэта. И причуда эта ему не по вкусу. Когда их хвалят – насмешливо улыбается. – Вам нравится? Очень рад. Моя жена и по канве прелестно вышивает.
– Анна Андреевна, вы прочтёте?
Лица присутствующих “настоящих” расплываются в снисходительную улыбку. Гумилёв, с недовольной гримасой, стучит папиросой о портсигар.
– Я прочту.
На смуглых щёках появляются два пятна. Глаза смотрят растерянно и гордо. Голос слегка дрожит.
– Я прочту.
Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки,
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки…
На лицах – равнодушно-любезная улыбка. Конечно, не серьёзно, но мило, не правда ли? – Гумилёв бросает недокуренную папиросу. Два пятна ещё резче выступают на щеках Ахматовой…
Что скажет Вячеслав Иванов. Вероятно, ничего. Промолчит, отметит какую-нибудь техническую особенность. Ведь свои уничтожающие приговоры он выносит серьёзным стихам настоящих поэтов. А тут… Зачем же напрасно обижать…
Вячеслав Иванов молчит минуту...
Потом встаёт, подходит к Ахматовой, целует ей руку.
– Анна Андреевна, поздравляю вас и приветствую.
Это стихотворение – событие в русской поэзии».
Первоисточник:
Георгий Иванов, собрание сочинений в трёх томах,
«Петербургские зимы», Москва, «Согласие», 1994.
Анна Ахматова. Стихотворения. Биография. Творчество.
Ахматова. Стихи.
Песня последней встречи
Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Показалось, что много ступеней,
А я знала — их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: «Со мною умри!
Я обманут моей унылой,
Переменчивой, злой судьбой».
Я ответила: «Милый, милый!
И я тоже. Умру с тобой...»
Эта песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем.
29 сентября 1911 Царское Село
Ты письмо мое, Милый, не комкай
Ты письмо мое, Милый, не комкай.
До конца его, друг, прочти.
Надоело мне быть незнакомкой,
Быть чужой на Твоем пути.
Не гляди так, не хмурься гневно.
Я любимая, я Твоя.
Не пастушка, не королевна
И уже не монашенка я —
В этом сером, будничном платье,
На стоптанных каблуках…
Но, как прежде жгуче объятье,
Тот же страх в огромных глазах.
Ты письмо мое, милый, не комкай,
Не плачь о заветной лжи,
Ты его в Твоей бедной котомке
На самое дно положи.
1912
На шее мелких четок ряд,
В широкой муфте руки прячу,
Глаза рассеянно глядят
И больше никогда не плачут.
И кажется лицо бледней
От лиловеющего шелка,
Почти доходит до бровей
Моя незавитая челка.
И непохожа на полет
Походка медленная эта.
Как будто под ногами плот,
А не квадратики паркета.
А бледный рот слегка разжат.
Неровно трудное дыханье,
И на груди моей дрожат
Цветы небывшего свиданья.
1913
Уединение
Так много камней брошено в меня,
Что ни один из них уже не страшен,
И стройной башней стала западня,
Высокою среди высоких башен.
Строителей ее благодарю,
Пусть их забота и печаль минует.
Отсюда раньше вижу я зарю,
Здесь солнца луч последний торжествует.
И часто в окна комнаты моей
Влетают ветры северных морей,
И голубь ест из рук моих пшеницу...
А не дописанную мной страницу —
Божественно спокойна и легка,
Допишет Музы смуглая рука.
6 июня 1914 Слепнево
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.
И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.
Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина…
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор все как будто больна.
1917
Мне голос был. Он звал утешно...
Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал,
И дух суровый византийства
От русской церкви отлетал,
Когда приневская столица,
Забыв величие своё,
Как опьяневшая блудница,
Не знала, кто берёт ее,-
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край, глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид».
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.
1917